С. Рамасвами Аер
Встреча с Учителем Морией
Когда совсем рассвело, я продолжал свой путь по холмам и долинам. Верхом или пешком – это путешествие ни для кого не могло быть приятным, я думаю, если бы он не был поглощён своей единственной мыслью, как я (я был совсем бесчувственен ко всему, что касалось моего тела).
Было, я полагаю, 8–9 часов утра, я следовал по дороге в город Сикким, откуда, как меня уверяли встречающиеся на пути люди, я в своём странническом одеянии легко мог пересечь границу Тибета, как вдруг увидел скачущего во весь опор навстречу мне одинокого всадника. По его высокому росту и искусству, с каким он управлял лошадью, я решил, что это какой-то военный, офицер сиккимского раджи. «Ну, теперь я пойман!» — подумал я. Он спросит у меня пропуск и по какому делу я прибыл на территорию независимого Сиккима и, возможно, арестует меня или отошлёт обратно, если не хуже.
Но, приблизившись, он натянул поводья. Я взглянул и узнал его сразу... Я находился в высочайшем присутствии того самого махатмы, моего досточтимого гуру, которого я до этого видел в его астральном теле на балконе главной штаб-квартиры Теософического Общества! Это был он, Гималайский Брат навсегда памятной прошлогодней декабрьской ночи.
В одно мгновение я распростёрся у его ног. По его велению я поднялся и, вглядываясь в его лицо, забылся совершенно, созерцая лик, так хорошо знакомый мне, так как я видел его портрет (находящийся у полковника Олькотта) бесчисленное количество раз. Я не знал, что сказать: радость и почтение связали мой язык. Величие его облика, который казался мне олицетворением мощи и мысли, удерживало меня в состоянии восторга и благоговения. Наконец-то я стоял лицом к лицу с махатмой Химавата, и он не был ни мифом, ни «плодом воображения какого-то медиума», как предполагали некоторые скептики. Это не было ночным сновидением, ибо всё происходило около 9–10 часов утра. Сияющее солнце являлось молчаливым свидетелем этой сцены. Я вижу его перед собой во плоти, и он говорит со мной голосом, полным доброты и ласки. Чего ещё мне желать? Избыток счастья сделал меня немым. И только когда прошло какое-то время, я, ободрённый его ласковой речью и тоном, был в состоянии произнести несколько слов.
Цвет его кожи не такой светлый, как у махатмы Кут Хуми, но я никогда не видел лица такого красивого и фигуры такой высокой и такой величественной. Как и на портрете, у него короткая чёрная борода и длинные чёрные волосы, спадающие на грудь. Только одеяние другое. Вместо белого свободного одеяния – жёлтая мантия, подбитая мехом, а на голове вместо тюрбана – жёлтая тибетская фетровая шапка, какие я видел на жителях Бутана.
Когда прошли первые мгновения восторга и удивления и я уже спокойно осмыслил ситуацию, у меня состоялся с ним долгий разговор.
Он сказал мне, чтобы я не шёл дальше, ибо со мной может случиться беда. Он также сказал, что я должен терпеливо ожидать, если хочу стать принятым чела; что многие предлагают себя в кандидаты, но только очень мало достойных. Никому не было отказано, но всех подвергли испытанию, и большинство явно провалились... Некоторые же вместо приёма и взятия с них обета в этом году оставлены на будущий год...
Использованы материалы книги Чарлза У. Ледбитера «Учителя и путь».
