Со временем в Обители начала ощущаться потребность введения более определённых и твёрдых правил, появилась нужда в игумене. Но несмотря на усиленные просьбы братии быть среди них игуменом, Сергий непреклонно отказывался, говоря: «Желание игуменства есть начало и корень властолюбия».
И тогда по просьбе Сергия первым игуменом Свято-Троицкой Обители стал тот самый старец Митрофан, который постриг его в монашество. Только после скорой кончины этого старца, уступая просьбам и даже угрозам братии разойтись и нарушить свой обет, Сергий отправился к епископу Афанасию в Переславль-Залесский.
Там уже слышали о подвигах Преподобного, и епископ Афанасий обрадовался, увидав Сергия, и без колебания повелел ему принять игуменство и на другой день облёк во священство. На следующий день Преподобный с глубоким умилением и духовным подъёмом впервые служил литургию. Отпуская его, епископ Афанасий напутствовал:
– Должно тебе, возлюбленный, немощи немощных нести, а не себе угождать... друг друга тяготы нести и так исполнить закон Христов...
Приняв игуменство, Сергий ничего не изменил ни в обращении своём с братией, ни в своей труженической жизни – лишь принял большую ответственность. Он воплотил в образе своём завет первенства, указанный Христом: «Кто хочет между вами быть первым, да будет всем слугою».
В первые годы существования Обители, когда пустынножители жили обособленно, ощущалась сильная скудость и недостаток.
Нередко случалось, что в Обители не было ни вина для совершения литургии, ни фимиама, ни воска для свечей; тогда, чтобы не прекращать богослужения, зажигали в церковке на вечерние службы берёзовую лучину, которая с треском и дымом светила чтению и пению. Но зато «сердца терпеливых и скудных пустынников горели тише и яснее свечи, и пламень душ их достигал Престола Вышнего».
Все богослужебные книги и многие другие священные писания были переписаны братией и самим Преподобным в часы досуга на досках и бересте.
Введённая им суровая дисциплина, требовавшая от учеников постоянной бдительности над мыслями, словами и поступками, сделала из его Обители воспитательную школу, в которой создавались мужественные, бесстрашные люди, воспитанные на отказе от всего личного, работники Общего Блага и творцы нового народного сознания.
Так после вечерни не разрешалось братии выходить из келии и беседовать друг с другом. Каждый должен был пребывать в своей келии и упражняться в молитве, в уединённом богомыслии и, чтобы руки их не были праздны, заниматься рукоделием, не давая возможности лености овладеть телом.
Часто в глухие зимние ночи Преподобный обходил тайно братские келии для наблюдения за исполнением правил его и, если находил кого на молитве, или читающим книгу, или за ручным трудом, радовался духом и шёл дальше; но если слышал празднословящих, то лёгким ударом в оконце подавал знак о прекращении недозволенной беседы и удалялся. Наутро же призывал провинившихся, и наставлял их кротко, но сильно, и приводил к раскаянию. При этом, чтобы не задеть, он часто говорил притчами, пользуясь самыми простыми и обыденными образами и сравнениями, которые глубоко западали в душу провинившегося.
Другим замечательным правилом Преподобного было запрещение братии ходить из Обители по деревням и просить подаяния, даже в случае крайнего недостатка в пропитании. Он требовал, чтобы каждый жил от своего труда или от добровольных, невыпрошенных подаяний.
Труд в его Учении играл огромную роль. Сам он подавал пример такого трудолюбия и требовал от братии такой же суровой жизни, какую вёл сам. Как бы в подтверждение этого правила, мы находим следующий пример из жизни самого Преподобного.
Преподобный однажды три дня оставался без пищи, а на рассвете четвёртого пришёл к одному из своих учеников, у которого, как он знал, был запас хлеба, и сказал ему:
– Слышал я, что ты хочешь пристроить сени к твоей келии; построю я тебе их, чтобы руки мои не были праздны.
– Весьма желаю сего, – отвечал ему Даниил, – и ожидаю древодела из села; но как поручить тебе дело, пожалуй, запросишь с меня дорого?
– Работа эта не дорого обойдётся тебе, – возразил Сергий. – Мне вот хочется гнилого хлеба, а он у тебя есть, больше же сего с тебя не потребую.
Даниил вынес ему решето с кусками гнилого хлеба, которого сам не мог есть, и сказал:
– Вот, если хочешь, возьми, а больше не взыщи.
– Довольно мне сего с избытком, – сказал Сергий. – Но побереги до девятого часа: я не беру платы прежде работы.
И, туго подтянувшись поясом, принялся за работу.
До позднего вечера рубил, пилил, тесал и, наконец, окончил постройку.
Старец Даниил снова вынес ему гнилые куски хлеба как условленную плату за целый день труда, тогда только Сергий стал есть заработанные им гнилые куски, запивая водой. Причём, некоторые ученики из братии видели исходившую из уст его пыль от гнилого хлеба и изумлялись долготерпению своего наставника, не пожелавшего даже такую пищу принять без труда. Подобный пример лучше всего укреплял неокрепших ещё в Подвиге самоотвержения.
Ни одним словом не попрекнул он чёрствого сердцем и расчётливого брата и ученика только потому, что чёрствость эта касалась лишь его самого.
(продолжение следует)
Использованы материалы книги Е. И. Рерих «Знамя преподобного Сергия Радонежского».
